Дверь так и осталась открытой, позволяя пленнику видеть кусочек коридора – грязный бетонный пол и прямоугольник сложенной из силикатного кирпича стены с грубыми, неаккуратными швами. Через минуту, показавшуюся заложнику вечностью, в комнату вошел еще один человек – невысокого роста, коренастый, в дорогом, не слишком хорошо сидящем сером костюме, в белой рубашке с безвкусным галстуком и с угрюмой физиономией заматеревшего выскочки, привыкшего всеми и повсюду распоряжаться, не особо при этом церемонясь. Глаза пленника широко распахнулись, когда он узнал это лицо, в последнее время нередко мелькавшее на экране телевизора и на страницах газет.
Пленник сел на тюфяке, по-турецки поджав под себя ноги и положив руки на колени. По лицу вошедшего скользнула тень неудовольствия: похоже, он не привык, чтобы перед ним сидели, и не просто сидели, а еще и в такой вот вольной, чуть ли не хозяйской позе. Пленник усмехнулся: похоже… Какое там к черту «похоже»?! Не «похоже», а вот именно привык. Он ведь всю жизнь только тем и занимается, что вертит людьми как хочет. И, по слухам, не без успеха…
Теперь пленник испытал уже не волнение, а довольно сильное и неприятное беспокойство. Этому человеку совершенно нечего было здесь делать. Он – организатор похищения. Не чеченец какой-нибудь, не бандит и даже не конкурент по бизнесу, а он – человек, интересы которого лежали в сфере, никоим образом не пересекавшейся со сферой интересов пленника. Это было необъяснимо, а потому страшно.
Заложник старался ничем не выдать своего испуга. Судя по тому, как еще больше помрачнело и без того мрачное лицо хозяина, ему это удалось. Это была ничтожная победа, да к тому же совершенно бесполезная, однако узник бетонного склепа немного приободрился. Правда, радоваться было рановато.
Обойдя стул, хозяин опустился на жесткое сиденье, забросил ногу на ногу и сцепил на колене по-мужицки короткие и толстые пальцы с квадратными ногтями. На левом запястье поблескивал браслет очень дорогих и безвкусных часов, а на белоснежной манжете темнело бурое пятнышко. Пленник понимал, что это соус или кофе, но пятнышко все равно неприятно напоминало кровь, и ему стоило больших усилий отвести взгляд от этой бурой точки.
– Думаю, представляться не обязательно, – сказал хозяин, прожигая пленника взглядом темных, глубоко посаженных глаз.
Голос у него был резкий и грубый, тон – надменный и пренебрежительный. Впрочем, этот хамский тон вовсе не являлся признаком дурного настроения. Выступая на публике, этот человек разговаривал точно так же; при всех своих широко разрекламированных талантах и достоинствах, он был, мягко говоря, неотесан. Он говорил как прапорщик, который, проснувшись поутру, вдруг обнаружил у себя на плечах генерал-полковничьи погоны, как дорвавшийся до власти холуй – по-другому этот тип говорить не умел.
– Как хотите, – охрипшим от долгого молчания голосом сказал пленник. Он откашлялся в кулак, прочищая горло, и уже более уверенно и чисто повторил: – Как хотите. Вы тут хозяин, вам и карты в руки. Хотя я, конечно, не отказался бы узнать, с кем имею дело. Тогда, может, понял бы, что должна означать вся эта чертовщина. На чеченца, которому нужны бесплатные пастухи, вы не похожи.
В глубоко посаженных, горящих, как черные угли, глазах хозяина мелькнула тень изумления.
– Это надо понимать так, что ты меня не узнаешь? – осведомился он.
– А кто ты такой, чтоб я тебя узнавал? – тоже переходя на «ты» и довольно удачно копируя тон хозяина, огрызнулся пленник. – У тебя на лбу ничего не написано, кроме того, что ты нажил себе крупные неприятности.
Шрек подался вперед с явным намерением посредством хорошей зуботычины внушить пленнику правила хорошего тона, но хозяин, не оборачиваясь, словно у него имелись глаза на затылке, одним вялым движением короткопалой руки остановил своего цепного пса, вернув его в угол у двери.
Пленник перевел дыхание. Валять дурака, делая вид, что не узнал хозяина, – это было, конечно, самое разумное из возможных решений. Признаться в обратном значило подписать себе смертный приговор; ради того, чтобы сохранить жизнь, можно было стерпеть любые побои и даже пытки, однако лучше все-таки обойтись без них.
– Неприятности имеют место быть, – согласился хозяин, вытряхивая из пачки сигарету. Второй охранник быстро и бесшумно шагнул вперед и поднес ему зажигалку. – Только не у меня, – продолжал хозяин, затягиваясь и выпуская в потолок длинную струю дыма. – Это у тебя неприятности. Я мог бы предсказать тебе будущее, но не стану этого делать. Ты ведь и сам уже все понял, верно?
– Не совсем, – заявил пленник.
Это была наполовину ложь; правда заключалась в том, что он вообще ничего не понимал. Перестал понимать с того момента, как этот тип вошел в камеру. Ведь он явился сюда уверенный, что его узнают с первого взгляда… Неужели переговоры о выкупе сорвались? Но ведь прошло слишком мало времени, такие торги могут длиться месяцами, а иногда и годами… И вообще, личность хозяина плохо вязалась с таким малопочтенным занятием, как похищение людей с целью получения выкупа. Он был, конечно, сволочь, но не до такой же степени! Да и промысел имел доходный, а главное, далекий от уголовщины…
В голову пленнику вдруг пришла мысль о шутке, о дурацком розыгрыше. Помнится, была на телевидении программа, которая так и называлась: «Розыгрыш». Трепали людям нервы на потеху всей стране, а в кульминационный момент на сцене появлялась толпа придурков с букетом цветов. Поздравляем, вы участвовали в съемках программы «Розыгрыш»… Что-то их в последнее время не видать. Доигрались, наверное. Дал кто-нибудь в рыло, а то и пристрелил сгоряча… Сам пленник за такой вот, с позволения сказать, розыгрыш, как этот, не задумываясь, отбил бы шутнику башку голыми руками. Меру надо знать, ребята! Хороши шутки – засунуть человека в это свиное стойло и держать взаперти черт знает сколько времени!