Первое дело слепого. Проект Ванга - Страница 44

Грабовский слушал его вполуха, увлеченный тем, что вдруг начало происходить внутри него самого. Даже не вдумываясь в смысл того, что говорил Граф, почти его не слыша, Борис Грабовский чувствовал, что майор не лжет. Он просто говорил не всю правду; откровенной ложью были только золотые горы, которые Граф сулил своим подельникам по завершении операции. Именно когда он заговорил о Ривьере и Майами Бич, перед внутренним взором Бориса вдруг четко, как наяву, встала совсем другая картина: затерянный в предгорьях Балкан поселок, беленые домики под красными черепичными крышами, утонувшие в густой темной зелени, запахи оливы, смоквы и чеснока, неторопливый, размеренный быт… пара толстых, сонных, благоухающих винным перегаром полицейских на всю округу, два шага до греческой границы, пистолет под полой… Всего три удачных выстрела, ночной бросок через почти не охраняемую демаркационную линию, и, пока упомянутые выше полицейские будут глубокомысленно почесывать потные волосатые подмышки над тремя свежими трупами, кое-кто очень богатый окажется уже очень, очень далеко…

В общем-то, такое развитие событий выглядело вполне логичным, но нарисованная воображением Грабовского картинка возникла помимо разума – просто возникла, и все. И он не подозревал, не предполагал и даже не был уверен, а просто знал, что на уме у Графа именно это и что, произнося свою полунасмешливую речь, думает он только об этом, и ни о чем другом – прикидывает, взвешивает, выбирает, куда ему податься из Греции – в Албанию или в Турцию… И еще Борис Григорьевич знал, что чемодан у Графа уже собран и что в самом его уголке, под одеждой, искусно запрятанный в корпус от старенькой электробритвы «Эра», лежит некий цилиндрический предмет из вороненого металла – простой, надежный и эффективный глушитель заводского производства, который даст своему владельцу дополнительную, и притом немалую, фору во времени…

– Ты сам-то уже собрался? – неожиданно для себя самого спросил он.

– Представь себе, – не моргнув глазом, ответил Граф. – Никогда не откладываю это дело на последний день. Мало ли что может стрястись. Ненавижу чистить зубы пальцем и по две недели ходить в одном и том же нижнем белье.

Этим было все сказано. Граф неоднократно заявлял, что у Гроба отлично развита интуиция – даже лучше, пожалуй, чем у матерых ветеранов внешней разведки. Но с некоторых пор Борис Грабовский начал сомневаться, что дело тут в одной интуиции, и сегодняшний случай служил тому дополнительным подтверждением. И потом, разве в терминах дело? Тот же Полкан, бывало, любил повторять, что так называемая интуиция есть не что иное, как проявление присущих всем без исключения представителям рода homo sapiens экстрасенсорных способностей. У кого-то они находятся в зачаточном состоянии и не проявляются вообще, и человек их просто не замечает. Кто-то верит в предчувствия, кто-то с поразительной точностью толкует собственные сновидения (и неизменно врет, когда пытается толковать чужие); широко известны случаи, когда десятки пассажиров одновременно отказывались подняться на борт самолета или сесть в вагон поезда и только благодаря своему необъяснимому, ничем, кроме дурного предчувствия, не обоснованному упрямству остались в живых. Интуиция? Пусть будет так. Дело ведь не в названии; как говорится, хоть горшком назови, только в печку не ставь. Пусть будет интуиция, пусть будет шестое чувство или дар предвидения – неважно; важно, что это чувство, этот дар еще ни разу не подвел Бориса Грабовского. Возможно, он так и дожил бы до старости, не обращая на свой дар внимания, если бы судьба (или все тот же дар?) не занесла его в небезызвестную лабораторию.

В тот вечер накануне отъезда, когда они вчетвером пили где-то добытую Графом дефицитную водку и обсуждали последние детали предстоящей операции, Борис Григорьевич Грабовский, по кличке Гроб, сделал первый осознанный шаг на долгом пути к тому, что он подразумевал под словом «совершенство».

Ночевали они вместе – «во избежание», как выразился предусмотрительный Граф. Ехать им предстояло порознь, и каждый вез с собой несколько разрозненных фрагментов старательно разъятой на мелкие части документации по проекту «Зомби». Когда все, даже бдительный Граф, захрапели, оглашая тесную квартирку разноголосыми реликтовыми звуками, Грабовский бесшумно выбрался из постели. У него все было готово заранее – и фотоаппарат со вспышкой, и фонарик, и наган на всякий пожарный случай, и охотничий нож, и даже тайник под половицей. Наган и нож, к счастью, не понадобились; все остальное пригодилось, и через четверть часа кассета с пленкой легла на дно тайника, а сверху стал старенький холодильник «Минск-5».

Белка запасает орехов в десять раз больше, чем необходимо, чтобы пережить даже самую суровую зиму. Хомяк набивает защечные мешки так, что они вот-вот лопнут, потому что в следующий раз такой возможности у него может и не быть. Так неужели человек, царь природы, глупее каких-то безмозглых грызунов?

Проверив логику своих действий интуицией и не найдя в ней изъянов, Грабовский с легким сердцем вернулся в постель, чтобы назавтра дневным чартерным рейсом вылететь по туристической путевке в братскую Болгарию.

Глава 8

Кафе называлось «Под старой чинарой». Виноградные лозы, что густо заплели открытую веранду, были обременены тяжелыми, налитыми иссиня черными гроздьями. Ласковое утреннее солнце, обещавшее уже к полудню сделаться нестерпимо палящим, обжигающим, проникая сквозь эту непрочную завесу, ложилось на пол подвижными пятнами света в обрамлении колышущихся теней. В кафе было пусто. Толстый усатый хозяин за стойкой перетирал бокалы, под низким потолком негромко гудел, с шорохом рассекая воздух широкими деревянными лопастями, одинокий вентилятор. Какой-то смуглый, чернявый, заросший иссиня-черной, как виноград или оружейная сталь, щетиной парень, похожий на водителя-дальнобойщика, неторопливо попивал ракию и, дымя сигаретой, делал вид, что не слушает, о чем говорят две сидящие за соседним столиком женщины.